Что везла в Архангельск Карская экспедиция капитана Бориса Вилькицкого?
Дорогу укажет маяк
Еще в конце позапрошлого века молодой Востротин, страстный поклонник Фритьофа Нансена, предпринял морское путешествие из Лондона в Енисейск, пытаясь узнать, какие возможности открываются, если страна имеет в распоряжении уникальный естественный путь. В канун трехсотлетия дома Романовых знаменитый норвежский непоседа также по воде пришел в Енисейск, зажигающе выступив перед изумленными горожанами. Вот и закрутился в купеческих головах смелый план по загрузке Севморпути.
Даже революция и Гражданская война не смогли охладить этот пыл. На съезде представителей промышленности и торговли Енисейской губернии, проходившем в конце 1918 года, оборотистый капитал потребовал от правительства Колчака снаряжения арктической экспедиции для торговли с англичанами. Впрочем, Европа и сама была готова к посылке транспортных средств, чтобы завалить рынок хлебом, маслом, соболем.
Экономика неумолимо диктовала чиновникам свои правила игры. Сначала при кабинете министров создадут дирекцию маяков и лоций, а в апреле 1919 года она расширится до Комитета Северного морского пути (Комсеверопуть). Управлять новой структурой, учитывая давние пристрастия, поручат экс-депутату Государственной думы Степану Востротину.
Главную цель перед комитетом обозначили сообразно военному времени: уже к лету организовать транзит грузов в архангельский порт. В условиях чрезвычайно короткой навигации осуществить это можно было при наличии ледокольных пароходов, незаменимых на проводке судов. Белым такие корабли достались даром, по наследству от старой России. Ледоколы «Таймыр» и «Вайгач», построенные на Балтийском заводе, в начале Первой мировой за две зимовки впервые покрыли расстояние из Владивостока в Архангельск, но тогда перед экспедицией стояли главным образом научно-прикладные задачи, картирование обстановки и промеры глубин.
Дальнейшее исследование Севморпути возлагалось и на арктическую экспедицию белых. Это был, конечно, бальзам на душу Верховного правителя России: в кабинете адмирала, как известно, висела карта полярных маршрутов, и маловероятно, что он намеренно подыгрывал публике. Участник высокоширотных экспедиций, организованных Русским географическим обществом, он мысленно пребывал там, где хотя и не было военных действий, но удивительным образом сталкивались интересы и красных, и белых.
Хлебный транзит
Почти одновременно и в Совнаркоме возникла идея о создании гидрологической экспедиции в Северный Ледовитый океан (ГЭСЛО). Да и цель была, по сути, аналогична той, что ставилась в Омске: «наладить вывоз хлеба из глубин Сибири». Каким образом могло идти формирование грузов, догадаться нетрудно: отряды продразверстки уже проводили реквизиции по стране. Территория за Уралом не попала в этот черный список по причине создания Восточного фронта, и, выйдя из Белого моря, флотилия под красным флагом рисковала просто оказаться вне закона, не говоря уже о сложностях во время пути. Внезапно в Архангельске власть переменилась. Бывший флигель-адъютант Борис Вилькицкий, кому непосредственно поручили возглавить ГЭСЛО, спустил на корабле «серпастый и молоткастый» и добровольно перешел на сторону белых. Мореплаватель, который в 1913 году буквально наткнулся на архипелаг Северная Земля, возвестив мир о самом крупном географическом открытии прошлого века, сделал свой выбор. Правда, дорого заплатил за него: потерей Родины, близких и остатком дней в бельгийской богадельне.
Для «русского Колумба», как величала его зарубежная пресса, финал плачевный. Вилькицкий — фигура чрезвычайно яркая, но одновременно и трагическая: он так и не принял предложений лондонского полпреда Леонида Красина о советском гражданстве. Рассказывают, что, даже участвуя в полярных экспедициях в Карское море, организованных Совнаркомом РСФСР позже, в начале двадцатых, прославленный капитан опасался покинуть судно, ожидая возможных провокаций на берегу.
И напрасно. Полярного моряка ценили очень высоко: вряд ли кто лучше знал обстановку в районе Русской Арктики. Потому-то белые сразу же ухватились за удачливого профессионала. Жаль только, что навигация в Белом море уже завершалась. Экспедицию пришлось отложить, и прорабатывался более короткий маршрут, без захода в Енисейский залив, где белые создавали Усть-Порт, а соответственно, и условия для швартовки судов. С восточным сектором Севморпути вообще решили не спешить. Оказаться зажатыми во льдах да еще в смуту братоубийственной войны — это, разумеется, авантюра, риск. Заход в Обскую губу, где намечалась перевалка грузов, таил гораздо меньшую опасность и на сотни километров сокращал путь. К весне 1919 года генерал-губернатор Северной области Евгений Миллер уточнил задачу, стоявшую перед Карской экспедицией:
— Сибирская армия переживает кризис вследствие недостатка кадров, оружия, обмундирования и всякого снабжения техническими средствами. Единственная возможность быстро доставить в Сибирь все необходимое — это переслать с полярной экспедицией.
В трюмах золото или медь?
В истории белого движения этот поход семи морских кораблей и двух десятков барж, совершенный в августе-сентябре 1919 года, можно считать исключительным. Лидеры двух правительств — омского и архангельского, — забыв про амбиции, наконец-то реально оценили положение на передовой и начали действовать, помня об угрозе поражения в случае своей разобщенности. Северная область, где не велось крупных сражений, имела некоторый избыток боевой техники, доставленной судами союзников. Баржи полярного каравана взяли на борт свыше 100 тысяч пудов военных грузов, в том числе аэропланы, автомобили, дефицитные медикаменты, и это была ощутимая помощь для Восточного фронта. Танки погрузить не удалось, зато около сотни кадровых офицеров перебросили на усиление Колчаку. Незавидна судьба тех людей, кто отважился отплыть в бурлящую, клокочущую Сибирь!
С прибытием флотилии Вилькицкого в заранее изученную бухту Обской губы архангельских пассажиров ждало «пренеприятнейшее известие»: неприступная оборонительная линия, проходившая по реке Тобол, оказалась очередным блефом штабных. Начиналась агония белой армии, и двум морским офицерам — Дмитрию Котельникову и Борису Вилькицкому — стоило больших усилий, чтобы привести в чувство команды кораблей. Перевалка грузов, подошедших речными судами, за одни сутки была завершена. Пятьсот тысяч пудов хлеба, тридцать тысяч пудов меди, сто тысяч пудов масла, жира, алтайского меда — все это обратным рейсом уплыло в Архангельск и далее — в туманный Альбион. Пресловутое золото Колчака на борт, вероятно, так и не поступало, хотя именно эту версию нельзя отметать целиком.
Адмирал безгранично доверял своим недавним сослуживцам, морским офицерам. Не случайно полковник корпуса гидрографов Дмитрий Котельников, именем которого назван остров в Карском море, при аудиенции в Омске докладывал адмиралу о подробностях благополучно завершившейся операции. Встреча проходила в октябре, когда была полная неразбериха с эвакуацией сибирской столицы. В принципе, уставного рапорта можно было бы избежать: все кругом рушилось, до зерна ли, отправленного в Англию?
— Эта экспедиция, организованная на скромные средства нашей маленькой области и проведенная вполне благополучно, несмотря на предрекаемый ей союзниками, а также специалистами из норвежских кругов неуспех, составляет несомненную заслугу нашего маленького Северного флота, — так оценил действия моряков военный прокурор Северной области генерал-майор Северин Добровольский.
На эксклюзивность проведенной операции косвенно указывал и факт присвоения капитану первого ранга Борису Вилькицкому чина контр-адмирала. Генерал Миллер не поскупился, с чего бы вдруг?
Новой власти присягнув
Но если отбросить всю эту детективную мишуру и невозможность ее разгадки за давностью лет, для истории останется главное: пионерный фактор экспедиции. Никогда прежде караван судов в таком количестве провести Севморпутем не удавалось. Доставляли англичане рельсы, когда возводился Транссиб, но везли их на ледокольных пароходах. А чтобы задействовать сухогрузы — такого не было: не позволяла сложность обстановки. Во время Карской экспедиции 1919 года ледовые поля на маршруте появились уже в начале сентября, пароходы повредили винты, и только настойчивость Вилькицкого разрешила ситуацию.
Опыт полярных экспедиций был поистине бесценен, именно поэтому советское государство, которое, как и Российская империя, продолжало целенаправленное освоение Севера, не «вычистило» белогвардейский Комсеверопуть и не разогнало его. Почти в полном составе он перешел на службу народным комиссарам. Исключение составил разве что Востротин, который завершил свою жизнь на чужбине, редактируя в Харбине эмигрантскую газету «Русский голос».
На малой родине, в Енисейске, в канун столетнего юбилея Государственной думы РФ в 2006 году, о Степане Васильевиче неожиданно вспомнят, открыв мемориальную доску в честь городского головы, сибирского политика и публициста, патриота Русского Севера. Назовут даже «выдающимся деятелем либерального движения», кем он, пожалуй, и не был. А вот укрепление флота Енисейского пароходства, куда вкладывал средства богатый золотопромышленник, приобретение первых радиостанций для побережья Карского моря, технически оснастивших Северный морской путь, — это с полным правом можно считать его заслугой.
Несмотря на политические вихри, которые веяли над страной, в России находились люди, мечтавшие о том, чтобы в студеном океане существовало устойчивое трансполярное сообщение.
Николай Юрлов
ДУБЫНИН Петр Романович,