Газета Наш край

В экологии людей, которые умеют решать экологические задачи, на самом деле немного.

Сегодня уже все осознали, что продукты питания, производившиеся по советским ГОСТам, кроют «экологически чистые», как бык овцу.

Это же относится и к продовольствию, произведенному в странах соцлагеря. Тоску по зеленому горошку «Глобус» не покроет ни один «Бондюэль», даже тот, который сделан в Венгрии. В общем, сегодня стало понятно, что нас крупно надули. Экологию просто использовали, чтобы выработать у нас привычку к окорочкам Буша и пищевым красителям. у нас сложилось представление об экологах примерно как о народных депутатах — достаточно выучить слова «пестициды» или «ядерные отходы» и делать громкие заявления для СМИ, чтобы считаться вполне благополучным экологом. Тем не менее экология — это точная наука, купаж десятков отраслей знания, и нам давно пора понять, что эта деятельность сильно отличается от публичного шарлатанства.

Доктор физико-математических наук профессор Рем Григорьевич Хлебопрос об экологии задумался в 60-х годах прошлого столетия. В те времена еще ловились осетры и пробки были не автомобильными. Мы встретились с ним, потому что его мнение радикально отличается от «общепринятого экологического».

— Рем Григорьевич, вы употребляете термин «математические экологи». что имеется в виду?

— Разница между экологом и матэкологом — это разница между человеком, который знает, что такое подводная лодка, и тем, кто может спроектировать подводную лодку. Инженерный характер экологии придает математика. У нас были БИОСы (замкнутая биосфера) — здесь, в Красноярске, и в Америке. Biosphere-2 делался на глазок, а у нас с математическими расчетами. У нас работало, а у них нет. Потому что наши считали заранее. Интуиция хорошо, но чтобы самолет летел, а подлодка ныряла и выныривала, интуиции мало. В экологии людей, которые умеют считать, решать экологические задачи, на самом деле немного. А пустого звона вокруг экологических проблем очень даже хватает.

— Это из серии «учить, лечить и играть в футбол умеют все»?

— Да, и еще управлять государством, но не могут построить курятник.

— Какими процессами должна заниматься экология?

— Количество проблем, которые возникали во второй половине XX века, стало возрастать. Загрязнение — одна из них. Второе — потепление. Третье — озоновый слой, который начал становиться тоньше. Но это далеко не все экологические проблемы мирового масштаба. Скажем грубо — ежегодно придумывается около 50 тысяч новых химических соединений. Отсюда большое засорение земной поверхности. Причем бесконтрольное. Естественно, они проверяются, но для того чтобы проверить все и как следует, сил просто не хватает. И как проверяется: дали вам какое-то соединение, вы его съели и не умерли. А что будет с вашими потомками? Через 40-50 лет? Это же тоже нужно проверить.

— Вы не раз выступали как сторонник развития атомной отрасли и, в частности, Горно-химического комбината.

— Значение комбината известно всем. В свое время шли разговоры, что Красноярск — это пятая цель для ядерного удара. Сомнительная честь, но она подчеркивает значение, которое нам придают. В 1993 году я много усилий приложил, чтобы собрать в Красноярске конгресс под названием «Экология и бизнес». Под бизнесом имелась в виду деловая политика. Американцы тогда не доехали, но было много европейцев. Были врачи, химики, физики, преподаватели, священники. Один священник с Мальты даже предлагал возложить всю ответственность за решение экологических проблем на католическую церковь. Но  я атеист, хотя в свое время принимал активное участие в превращении красноярского костела, где был какой-то склад, в органный зал.

И вот тогда Лебедев, в те времена директор ГХК, пригласил участников конгресса на один день на комбинат, в том числе иностранцев. Это произвело впечатление.

Есть страны, которые заявляют, что не хотят строить у себя атомные станции, ну и пусть себе не строят. А что делать странам, которые делали атомные бомбы, куда девать отходы? Они есть, их надо хранить, с ними надо квалифицированно обращаться. И хотя бы для этого необходимо продолжать профессию: должны быть атомщики. Эта мысль «зеленым» не приходила в голову. И Лебедеву, и мне было очевидно: комбинат нельзя закрывать в примитивном смысле слова, он должен стать атомным центром нового назначения. И мы вписали предложение в решение конгресса. В тот день я даже специально не был председателем, чтобы меня не обвинили в предвзятости. Председательствовал коллега из Германии, который работал в Голландии. Наше предложение мы направили президенту Ельцину. Но с тем же успехом мы могли писать куда угодно. Собака лает — ветер носит.

— Ну, Ельцин-то в Железногорск приезжал...

— Приезжал, только потом было подписано межправительственное соглашение с Америкой, по которому вместо атомных котлов должны построить ТЭЦ на угле. Хорошо, давайте заменим атомную станцию на ту, что работает на угле, тем более на нашем, буром. И что получим? Радиоактивное загрязнение в десятки раз более высокое, чем от атомной электростанции. А накопление, которое происходит с годами? Углекислый газ ушел «делать свое глобальное потепление», а радиоактивность от угольной золы никуда не денется.

На комбинате было три котла. Когда закрывали прямоточные реакторы, некоторые мои коллеги имели к этому отношение, и я это одобрял. Но третий котел нормальный: кольцо водяное, потом еще одно кольцо. Этот котел зачем закрывать? Он снабжает теплом и электричеством. Что, с моей точки зрения, надо бы делать? Наращивать производство электроэнергии и тепла.

— Почему вы предпочитаете именно атомную генерацию?

— Ведь это же лучшая в мире атомная электростанция! Такой в мире больше нет. Я в Москве разговаривал с доктором технических наук Волковым, он сейчас работает в Министерстве высшего образования, а до этого работал в Средмаше. Он сказал: два года, и на этом месте будет стоять новый реактор-тысячник. Защита очень надежная. Но вместо этого подписали соглашение о строительстве ТЭЦ на буром угле. Я никак этого не ожидал.

— Думаю, что товарищ Волков погорячился, особенно про два года. И справедливости ради: проект Сосновоборской ТЭЦ — это еще из советских времен.

— Но ведь ее же не построили при советской власти. Мало ли там кто фантазировал.

Попробуйте построить котельную в каком-то селе. Все будут согласны на эту котельную, но только не рядом со своим домом. Это понятно, потому что котельная вредна, и чем ближе к ней — тем больше вреда. Чем дальше — польза остается прежней, а вреда меньше. Но коммуникации тоже нельзя растягивать бесконечно. Это и есть некая задача, которая стоит перед инженерными экологами, знающими, как все это сделать. Ищется компромисс между экологией, экономикой и социальными проблемами. Когда я узнал, что собираются строить угольную ТЭЦ вместо атомной, был возмущен. Дело в том, что я часто участвую в экспертизах с точки зрения экологической, социальной, экономической. Если бы проводили конкурс на самый плохой проект, и я был председателем жюри, то человек, который придумал Сосновоборскую ТЭЦ, получил первую премию.

Вот есть город. Ему нужно тепло и электричество. Где нужно строить? По розе ветров вниз, а не вверх. Мой учитель говорил: «Рем, блондинки и «изобретатели» пустят советскую власть по миру». Так и случилось. Почему «изобретатель» пускает по миру? Он «изобретает», чтобы было дешевле. А что это экологически неправильно, его не волнует. Он думает про деньги. Но есть же экспертиза. Когда ко мне такое попадает, я спрашиваю: ты сколько сэкономил? 20 миллионов? Но это на первом этапе. А теперь давай посчитаем, сколько людей помрет, во сколько тебе обойдется медицина, чтобы не померли остальные, и подумаем: а будет ли этот город через 20 лет? Его же закидает отходами, и там жить никто не будет.

А ведь Железногорск — это не просто город, изюмина страны, в котором два совершенно уникальных предприятия, я уж не говорю при этом об имидже России. Не надо строить тепловую, а надо атомную. И даже независимо от того, строить или не строить тепловую, но атомную в этом месте строить обязательно надо. Потому что это уникальная возможность.

— Возвращаясь к глобальным проблемам: есть малые страны, которые хотят причаститься к атомной отрасли, но им создавать собственные мощности по переработке ОЯТ и окончательной изоляции РАО невыгодно. Какой бы вы предложили выход?

— Я за то, чтобы мы вытеснили с рынка переработки атомных отходов почти всех: и французов, и англичан. Потому что объем этого рынка может заменить доходы от экспорта нефти. И не отдавать обратно, а захоронить у нас. И это не означает превращения страны в ядерную свалку. Заводы, которые перерабатывают ядерные отходы, не более опасны, чем обычные. И есть у атомных отходов одно огромное преимущество: человечество понимает, что их нужно концентрировать и охранять. Все остальные отходы рассеивают, и вреда от них, с точки зрения экологии, несоизмеримо больше.

 

Борис РЫЖЕНКОВ